СМИ вообще | пресса | радио | телевидение | интернет

комментариях, и они
будут
позже, когда исчерпается
инцидент. Помню,
тогда же отрешенно сидя в
кресле, я пытался понять, почему так быстро сдался
страху,
который, пройдя
через
каждую
клеточку моего тела, оказался как
бы
вне моего
сознания. И
тогда
же задумался: из-за чего приговоренные к смерти люди сами подставляют
палачам шеи для веревки, роют
себе
могилы
перед
расстрелом, покорно ждут
выстрела в затылок, плетутся через узкие ворота к печам для кремации? Почему
не
упираются,
не
вопят, не
цепляются
руками
за
что
попало?
Странный
психологический феномен. Они рано смирились
с
неизбежностью смерти? Кто-то
из
древних
(полководец или философ?) заметил, что обреченными надо считать
не
тех,
кто
разучился
побеждать,
а
тех,
кто
утратил
способность
к
сопротивлению
(может,
это и не древний заметил, и
не
совсем так, как
по
памяти изложил, но и эта мысль не кажется мне глупой).
Сегодня, мысленно восстанавливая те мгновения, не слышу
того,
что мог
бы
запомнить навсегда: ни криков
или безумства пассажиров, ни
собственной
истерики. Странно все это, очень странно: в салоне царила тишина,
хотя было
всеобщее и безусловное ожидание гибели; говорю, по крайней мере, о
себе,
и
мне не стыдно сейчас
признаться в пережитом страхе.
Но внешне никто из нас
не посмел тогда
"играть" другим
свою
трусость:
наверное, потому, что "я"
обычно слабее
"мы",
толпой
мы сохранили
шанс не
потерять лица,
которое
наверняка теряли, оказавшись в одиночестве.
К реальности меня возвращает знакомый звук, принятый, как рацией, самым
чувствительным
моим
органом (извините)
- задом:
"Пок!"
Неужели командир
выпустил
шасси?
Неужели рискнет
садиться на одну ногу?! Я не
ахти
какой
авиатор
(просто липовый),
могу
запутаться
в терминах,
но
здравый смысл
помогает
мысленно
нарисовать
близкую
к
реальности
картину.
Если
действительно садиться на
одну
ногу, надо правую "больную" слегка оторвать
от бетонки,
чтобы она не воткнулась
в нее, и для
этого
чуть-чуть задрать
вверх правое крыло, помня при этом, что автоматически опускается и
левое, и
надо
следить,
чтобы
оно,
не дай
бог, не
коснулось
бетонки. Вспомните,
перефразируя: "Мы
летим на
честном слове и на
одной ноге..." В
противном
случае - кульбит, взрыв, огонь. Гибель.
Ни на что не гляжу: ни
в
иллюминатор, ни на пассажиров. Превращаюсь в
оголенный, как провод под напряжением, нерв,
ощущающий каждое прикосновение
самолета
уже
не к чему-то материальному,
а к мистическому, воображенному.
Понимаю,
что
работа
пилотов
будет
смертельно
опасным
цирковым трюком,
операцией на открытом сердце и без
наркоза: мастерство должно быть ювелирно
выверенным.
Не знаю, первым ли я почувствовал
"козла" (так называют летчики первое
и неуклюжее касание колесом бетонки). За первым "козлом" последовали прочие,
причем пробные:
мы проскакали
на одной ножке
по полосе: скок, скок, скок!
Какая-то сила
пытается
развернуть нашу машину поперек полосы, но
пилоты в
четыре руки удерживают самолет, и он игриво, боком (со стороны) проскакивает
еще
метров пятьдесят
или больше,
после
чего
замирает. Секунды
три-пять
самолет
имеет озорной вид пацана (или "поддатого" человека): стоит на одной
ноге, растопырив руки-крылья
в стороны,
как
пугало, одну
руку приподняв,
другую
приопустив. Потом вдруг
вмиг
взрослеет (или трезвеет) и оседает на
сломанную ногу, при этом
с
треском
ломается кончик
крыла, уткнувшегося в
бетонку.
Кладбищенская тишина. Я срываюсь с места. Вылетаю на
середину салона и
ору
не своим голосом: "Люди: вам
спасена жизнь!" - после
чего
кидаюсь
к
пилотам
в
кабину.
Они ..далее 

Другие материалы по теме...

СМИ вообще | пресса | радио | телевидение | интернет